maxirmx

В стройотряд я ездил два раза – так же как сидел на лошади. Первый раз я был совсем юн и ничего не понимал в происходящем вокруг. Второй раз – был отягощен некоторым опытом, в том числе службой в армии, и занимал руководящую должность, но всё равно все вокруг было не понятно. В частности, я не понимал, почему меня назначили комиссаром и что, вообще, должен делать комиссар. Если следить за моральным обликом – это было дело безнадёжное; если быть примером в аморальных делах – моя кандидатура была явно не подходящая. Сегодня, я подозреваю, что нужно было что-нибудь расхищать, но ничего подходящего вокруг не припоминаю. В результате я увлекся производственной деятельностью, в которой добился четырех успехов. Во-первых, научил бойцов, как правильно уплотнять бетон в отмостках. Во-вторых, удачно списал утраченные ватники и лопаты. В-третьих, умело расставил группу обнаженных по пояс молодых людей с молотками в руках, чем навсегда отогнал местного уголовника, пристававшего к одной из девушек. И, наконец, попал в газету.
Случилось это потому, что сперва нашей важнейшей задачей было строительство Северной дороги — стержня будущего города. Однако, дорогу провели на карте по границе несуществующего квартала, дома позднее куда-то из проекта исчезли, а дорога осталась. Поэтому мы с энтузиазмом ставили опалубку по пути из ниоткуда в никуда. Удивительно, что высший разум (партийный, наверное) победил, и бетон нам быстро перестали давать. Пришлось звать на помощь прессу, и о нас 28 июля 1989 года написала Шульбинская газета «Гидростроитель». Увы, бетона все равно не дали, а вот «по голове» слегка попало. Пришлось нам идти благоустраивать дом №37, что впрочем, оказалось выгоднее, чем строить дороги. Вообще, самым выгодным делом было выковыривать из земли старые бордюры и вместо них ставить новые. Почему это так, я, кстати, тоже не понимаю. В общем, все кончилось хорошо, никто не умер, бюджетные деньги были освоены, а жители дома №37 на наших глазах стали топтать свежеуложенный газон и не успевшие встать дорожки вокруг дома.

Вырезку из газеты я когда-то с гордостью сохранил, и теперь мучаюсь вопросами, почему опалубка стоит только с одной стороны будущей дороги, а мы с Андреем держимся за голову? Неужели с похмелья?

В институте со мной училась девушка, которая держала лошадь. Или, может быть, лошадей. Сейчас в этом не было бы ничего необычного, но во времена «Продовольственной программы» и «Жилья 2000» и непарнокопытным, и овсу, и конюшне можно было найти применение лучше соответствующее политике партии и правительства. Моя собака — английский спрингер-спаниель — за день легко могла съесть месячную норму колбасы по карточкам на всю семью. Что же говорить о лошади? С другой стороны, собака была умная и красивая, что, как я сегодня понимаю, выгодно выделяло меня на фоне других молодых людей. Опять же, позитивный эффект от лошади должен был быть намного сильнее. Под влиянием неосознанного влечения к девушке в один хмурый, грязный и сырой осенний день мы с Андреем поехали на конюшню посидеть на лошадях. Мне дали кобылу, а Андрей сел на жеребца, которого, как и полагается пустили вперед. Я же совершил опасную ошибку — попытался уговорить лошадь двигаться в нужном направлении и с нужной скоростью, используя логические аргументы вместо шенкелей. Позднее я часто ошибался таким же образом, общаясь с подчиненными и результат всегда был печальным. В тот раз Андрей, который не ограничивал себя в методах управления, обогнал меня на полный круг и жеребец оказался позади кобылы… Ясно помню, как, отвлеченный от беседы с лошадью визгом окружающих, я посмотрел по сторонам и с удивлением увидел копыто рядом со своим ухом. К счастью кобыла, на которой я сидел, планов жеребца не разделяла и самостоятельно перешла на рысь, что её спасло от домогательств, а мне позволило с честью проехать круг до конца.

Морали в этой истории никакой; на фотографии жеребец слева, а кобыла справа.